Иосиф Райхельгауз: «Чайка – романтическая птица, которая гадит на голову..."
С 24 по 30 мая в Ялтинском театре имени А. П. Чехова пройдут гастроли Московского театра «Школа современной пьесы». Создатель и художественный руководитель одного из самых популярных театров российской столицы Иосиф Райхельгауз отвечает сегодня на вопросы журналиста Екатерины Кретовой.
- Как бы вы сами представили себя читателю?
- Я живу в Москве, работаю в театре «Школа современной пьесы», которым руковожу. К сожалению, большая часть времени уходит на административное руководство. Но основная моя профессия – режиссер, я ставлю спектакли. Хотя очень много занимаюсь педагогикой, руковожу двумя мастерскими в Российской академии театрального искусства – режиссерской и актерской. Кроме этого, довольно много пишу. Очень много времени посвящаю строительству новой сцены нашего театра. Причем не просто как художественный руководитель театра, а как архитектор: вместе с известным театральным художников Дмитрием Крымовым стал одним из авторов проекта реконструкции зданий «Школы современной пьесы».
- С точки зрения архитектора – как вам нравится новое здание Ялтинского театра имени А. П. Чехова?
- Оно нравится мне, прежде всего, своей аурой. Хочется думать, что именно в этом пространстве Антон Павлович Чехов смотрел свои МХАТовские спектакли. Другое дело, исходя из опыта реконструкции нашего театра, я уже понял, что очень сложно совместить историческую документальность архитектуры, к которой прикасались великие тени прошлого, и сегодняшнюю современную целесообразность и функциональность. Очень хорошо понимаю, что Ялтинский театр восстанавливали точно и бережно, однако с балконов зрителям почти ничего не видно. Тем не менее, Чеховский театр - грандиозная ценность, потому что есть легенда, согласно которой Антон Павлович Чехов и это здание неразрывны. Наш театр был одним из последних, кто играл на ялтинской сцене перед самым началом реконструкции: мы привозили спектакль «А чой-то ты во фраке» по «Предложению» Чехова с Любовью Полищук, Альбертом Филозовым и Алексеем Петренко. И вот теперь – я очень этому рад – наши артисты станут одними из первых, кто будет играть здесь уже после открытия нового здания.
- Предыдущие гастроли состоялись, кажется, лет пятнадцать назад?
- Шестнадцать. И теперь мы въезжаем уже в другую страну…. Но как бы политики не формировали новые отношения между Россией и Украиной, как бы они там ни выступали за вход в НАТО или выход из него, наша огромная родина, как и наше великое культурное прошлое, все равно едины. И мы, люди театра должны делать все, чтобы это единство не разорвать, укреплять и передать следующим поколениям. Передать нашим наследникам, не выясняя, чей писатель Чехов и чей писатель Гоголь. Чехов жил в Ялте, в Москве, в Таганроге. Он бывал и в других местах - на Сахалине, в Европе. Нам нужно не делить, а собирать. Соединять прошлое во имя будущего. Театр - это место, где преодолевается разность языков, культуры, опыта, в том числе и в самые напряженные моменты, возникающие в отношениях между странами и людьми.
- Как известно, занавес МХТ украшен изображением «Чайки». Но ваш театр, в котором одновременно идут три версии «Чайки» тоже может претендовать на этот «лэйбл». В чем же магия этой чеховской комедии, ставшей символом русского театра?
- Гений, особенно гений драматургии – это тот автор, который дает возможность множественного понимания содержания. Антон Павлович Чехов установил некое зеркало, поместив нас внутрь пространства, отражающего бесконечность. «Чайка» - одно из произведений русского искусства, которые бесконечно насыщают новым и современным содержанием. И поэтому, конечно же, «Чайка» ставится любым режиссером, который хочет в очередной раз утвердиться на уровне своего нынешнего рейтинга. «Чайка» определяет качество театра, поэтому не случайно, что она идет в театрах всего мира. Вот уже сто лет идут споры о том, комедия это или трагедия. И естественно, мы как Школа современной пьесы считаем «Чайку» современным произведением. Мы ее играем, разворачивая в разные стороны: чеховский оригинал, акунинское детективное продолжение, оперетку. У нас есть много не использованных версий. Например, наши студенты играли «Чайку» в кукольном театре, это был очень интересный опыт. Вообще я считаю, что всю программу высшей театральной школы, можно уложить в материале одной только «Чайки».
Из книги Иосифа Райхельгауза «Мы попали в «запендю».
Байка про «Чайку»
Шел один из премьерных показов «Чайки», и мне сказали, что вечером приедет Александр Володин, и как будто он чуть ли не специально приехал на спектакль из Петербурга. Как и многие другие, я этого человека боготворил, считал выдающимся драматургом и с большим волнением ждал его появления в театре. Володин опоздал, его провели сразу в зрительный зал, и мы не успели даже поздороваться. В антракте Александр Моисеевич был очень сосредоточен, к тому же его узнали, и он беседовал с людьми.
Я нервничал и с нетерпением ждал конца спектакля. Мне нравится смотреть финал «Чайки», когда Треплев стреляется. У Чехова это происходит за кулисами, а в нашем спектакле он очень обстоятельно прилаживает ружье, натягивает веревку, привязанную к спусковому крючку, ружье действительно стреляет, и Костя падает на сцену того самого театра, где когда-то он ставил свой спектакль с Ниной Заречной. Персонажи на другом конце сцены слышат выстрел, и только после этого Дорн выходит посмотреть, что случилось. Дальше следует знаменитая фраза «Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился» и финальная мизансцена, которой я очень горжусь.
Спектакль шел замечательно и близился к финалу. Треплев, роль которого играл Виктор Шамиров, выслушал монолог Нины Заречной, повозился с ружьем, дернул за веревку и… выстрела не последовало. У меня по спине пробежали мурашки. Шамиров еще раз дернул за веревку, и снова ничего не произошло. Виктор - артист очень нервный, к тому же еще режиссер, поэтому он как-то неуклюже и некстати топнул ногой, повесил на ружье шапочку и лег на сцену. Я пришел в ужас – финал был сорван. Зрители, правда, все равно аплодировали. Но для меня дороже всех был Володин, и я уже представлял, как буду оправдываться и объяснять, что произошла чудовищная накладка. Сильно расстроенный, я стоял у входа и ждал Александра Моисеевича. Он вышел и сразу громко и эмоционально начал говорить:
- Иосиф! Гениально! Потрясающе! Спасибо!
Я начал невнятно бормотать, что было бы неплохо, если бы ружье все-таки выстрелило. Володин меня не слушал и продолжал:
- Гениально! Великолепно! Грандиозное режиссерское решение – Треплев не стреляется! Это лучшая «Чайка» в моей жизни!
- Иосиф Леонидович, а какая «Чайка» лучшая в Вашей жизни?
- Лучшая та, которая включается в игру. В нашем спектакле «А чой-то ты во фраке?» актер стреляет из ружья, попадает в эмблему МХАТа на занавесе, и вдруг эта эмблема срывается и падает. Но дальше мне этого стало мало, и в спектакле «Чайка» сама чайка обнаруживается внутри сцены театра Треплева. А в «Чайке» Акунина она вылетает в зрительный зал. И уже в «Чайке. Настоящей оперетке» к каждому персонажу прилетает его собственная чайка. Вот видите, сколько может быть вариантов игры. Как точно Чехов подметил эту странную, пакостную птицу, которая одновременно может орать, гадить на голову и в тоже время быть самой романтической, ирреальной, многосложной, как бы сказали сегодня, многофункциональной птицей.
- На гастролях в Ялте из трех «Чаек» будет показана только акунинская - детективное продолжение чеховской пьесы. А вы в принципе любите детективы?
- Не могу сказать, люблю или не люблю - я их не знаю. В данном случае я рассматриваю детектив как игру, не как жанр. Борис Акунин, он же Георгий Чхартишвили, предложил поиграть в детектив. Знаете, как он писал эту чайку? Он летел из Токио, и в самолете для собственного развлечения стал предполагать, что бы было, если бы Треплев не застрелился. И написал восемь окончаний чеховской комедии, каждое из которых представляет собой версию убийства Треплева одним из действующих лиц. Как-то, когда он пришел к нам в театр, я попросил его дать нам эту пьесу. Ее очень не просто поставить. Не случайно ее не обнаружишь в репертуаре других театров. Но у нас такие артисты, которые смогли подхватить эту драматургическую игру и передать ее содержание.
- В афише ялтинских гастролей спектакли разных жанров, в большинстве своем не поддающихся простому определению. Как бы вы определили, например, жанр спектакля «Город»?
- Я думаю, что это документальная социальная хроника. Евгений Гришковец писал эту пьесу, немного романтизируя своего героя, в котором он в значительной степени видит себя самого. В этом спектакле мы выносим микрофон на улицу – в Москве это происходит на Трубной площади, в самом центре мегаполиса. Мы не случайно даем зрителям услышать шум города. В спектакле необычные декорации, придуманные гениальным художником Давидом Боровским, в которых главное – это документальность. Есть документальная лестница, документальный звук, документальная среда.
- Зрители увидят «Русское варенье» по пьесе ЛюдмилыУлицкой, спектакль, наполненный чеховскими мотивами и аллюзиями. Как по-вашему, где лежит грань, отделяющая стилизацию от пародии?
- Думаю, что именно здесь проходит грань между профессиональным качественным театром и театром самодеятельным, в который, увы, превратилась наша антреприза. Она может привлечь замечательных артистов, но вне режиссуры они скатываются к любительщине, причем скатываются именно через жанр. Для нас работа над чеховским «Предложением» (спектакль «А чой-то ты во фраке?» - Е.К.) много лет тому назад заключалась именно в том, чтобы пройти по тонкой жанровой грани. Ни в коем случае не впадая в жанр пародии, пребывать в состоянии самоиронии. Я должен быть ироничен к самому себе, а не к зрителю, и не к персонажу. Иначе мы рискуем попасть в тот «аншлаговский» юмор, который преобладает сейчас везде. Если я к себе ироничен, то вы можете быть ко мне снисходительны. А если я пародирую, то тем самым беру на себя право кого-то судить, над кем-то смеяться. И тогда я сразу оказываюсь в невыигрышной позиции. Когда я ставил пьесу Улицкой «Русское варенье», первое что говорил артистам: ни в коем случае не надо никого дразнить, надо любить и жалеть персонажа, автора, среду, контекст, в который мы входим.
- Вы упомянули спектакль «А чой-то ты во фраке», жанр которого определен как «опера и балет для драматических артистов». Что это за необычный жанр?
- Мы придумали его вместе с моим однокурсником, великим режиссером современности Анатолием Александровичем Васильевым. Когда мы с ним учились в ГИТИСе на первом курсе, нам предложили в студенческом театре поставить спектакль. Мы с Васильевым взяли рассказ Лавренева «Сорок первый», несколько притч, стихи Цветаевой, Пастернака, русские плачи. Я сделал либретто, а Васильев написал музыку. Кстати, это была первая театральная работа художника Аллы Коженковой, придумавшей очень интересную сценографию. Мы были уверены, что ставим драму, однако вскоре выяснилось, что там, в основном, поют. И вот тогда я сформулировал этот жанр: опера для драматических артистов. А потом, 15 лет спустя, когда появился спектакль « А чой-то ты во фраке?», я назвал его: «опера и балет для драматических артистов». И должен гордо сказать, что когда спектакль посмотрел Марк Захаров, он сказал «Иосиф, я хочу у тебя украсть жанр» Я ответил, что не возражаю.
- «Фрак» – старожил. В нем играет уже новое поколение актеров. Есть в репертуаре и еще один спектакль, который идет девятнадцать лет – «Пришел мужчина к женщине». В чем секрет долгожительства спектаклей?
- Секрет в связи с адресатом, с тем, кому эти спектакли посланы. Возникает ли игра между актерами и зрителем? Возникает ли связь между залом и персонажем? Если эта связь основана на раздражении, на коньюнктурном эпатаже, на использовании мата, например, скандальных сцен, это все быстро проходит. А если сюжет вечный, то и спектакль будет жить вечно.
- В таком случае, что для вас значит понятие «современный»?
- Очень просто: это то, что имеет отношение ко мне. К моей жизни, к моему восприятию, к моим вопросам. Это точечное попадание каждого персонажа в зрителя, который пришел сегодня в этот зал, принеся с собой гнет неразрешенных проблем, непроявленности чувств, непознанности мира. Человек в этой жизни всегда недополучает чего-то и иногда идет за этим в театр. Можно и в храм, конечно, но там гораздо скучнее.
- В гастрольной афише – «Ниоткуда с любовью», спектакль, сделанный Михаилом Козаковым по произведениям Иосифа Бродского, в особом жанре музыкально-поэтической композиции. Вам близка такая подача материала?
- Мы везем этот спектакль ради двух компонентов: Михаил Козаков и Иосиф Бродский, который может звучать через Козакова, без Козакова, с музыкой и без нее. Мне приходилось слышать, как прекрасно читают стихи композиторы, художники. И мне приходилось слышать, как ужасно читают стихи поэты и некоторые актеры. Но есть актеры, которым удается поймать связь с содержанием текста, передать нерв стиха через собственную эмоцию. Именно так читает Бродского Козаков.
- Детский спектакль «Вредные советы» вполне может шокировать консервативную публику. Считаете, что детям нужно предоставлять полную свободу?
- Я считаю, что детей нужно, прежде всего, держать в контексте хорошей музыки, архитектуры, климата. Нужно приводить их в песочницу с чистым песком. Я согласен с формулой великих предшественников, которые считали, что театр для детей должен быть таким же, как и для взрослых, только лучше.
- В репертуаре театра – музыкальные эксперименты на основе классической драматургии: «А чой-то ты во фраке?», «Чайка. Настоящая оперетка» по Чехову. И вот теперь готовится музыкальная версия комедии Грибоедова «Горя от ума». Это своего рода компенсация за добровольный отказ от классики?
- Для меня очень важно, что мы - Школа современной пьесы. Это значит, что в основном, мы ставим пьесу в самый первый раз. Мне не нравится слово «интерпретация». Мне неинтересно внутрицеховое соревнование режиссеров на тему: «а что еще можно сделать с Островским, а что еще можно сделать с «Гамлетом». Любая постановка классического произведения – это все равно трактовка. Я поступаю иначе: на тему классического произведения или по поводу классического произведения я сочиняю спектакль, и нескромно, вслед за Мейерхольдом, пишу на афише «Автор спектакля» - вот именно, не режиссер, а автор. Я воспользовался персонажами драматурга, но сочинил другое произведение - совершенно иного жанра, иного вида. И для меня самое важное то, что этот спектакль эксклюзивен. Не случайно, « А чой-то ты во фраке?» повторить невозможно. У меня был случай, когда позвонил режиссер и сказал: «Можно я поставлю ваш спектакль?» Я говорю: «Как вы себе это представляете? Я его уже поставил, сочините свой». У нас был спектакль «С приветом, Дон Кихот!», где было использовано более 20-ти источников: от Сервантеса, Луначарского до современных стихотворений. И никто не смог его повторить. Я думаю, что то же самое будет с «Горем от ума». Не знаю, будет ли это хорошо или плохо, но это будет только в нашем театре. Спектакль, рожденный в нашем театре, рождается в единственном экземпляре.
- Ваш театр очень много гастролирует. География – от Парижа до Тегерана, от Тель-Авива до Хабаровска. «Школа» играла во многих российских городах, а также в Австралии, США, Великобритании, Венгрии и других странах. Есть ли что-нибудь особенное в вашем пребывании в Ялте?
- Есть, безусловно. Скажите кому-нибудь: гастроли в Крыму… Сразу возникает - море, солнце, Чехов, Ялта, дом творчества, горы, Куприн, русская литература… Такие города как Киев, Одесса, Ялта – это культурные центры. Поэтому для нас гастроли в Ялту не просто зарубежные гастроли, это гастроли с большой буквы. Это большой праздник. Мы ведь гастролями не обделены, иногда даже приходиться отказываться, особенно, когда чувствуем, что нас не очень ждут, не очень просят. А вот Ялта – это место, куда мы едем с огромной радостью.
- Тот факт, что вы родились на Черном море в Одессе, имеет значение для вашего личного отношения к этому краю?
- Безусловно. Я много, чем в жизни занимался, и одно из моих занятий это альпинизм. Я учился в одесской секции туризма и альпинизма. Первые тренировки были как раз в Ялте. Мы опускались в каньон, мы учились разжигать костер, расставлять палатку на сложном рельефе, по отвесной стене взбираться. Поэтому для меня Ялта это один из первых выездов за пределы родного города Одессы. Одно из первых путешествий - из Одессы в Ялту на теплоходе.
- Вы едете в Ялту работать, а отдыхать вам бы там хотелось?
- У меня, к сожалению, так случилось, что я уже много лет отдыхаю, работая и работаю, отдыхая. Поэтому мне очень трудно это разделить. Даже, когда я еду отдыхать, я все равно беру бумагу, карандаши, диктофон, книжки, пьесы. На гастролях я понимаю, что я приеду к новым людям, коллегам, посмотрю новые места. Я жду приглашения от Ялтинских художников. Послушал бы музыку того, кто сочиняет музыку в Ялте, я бы посмотрел что-то, построенное именно в Ялте. В любом месте, в которое я приезжаю, для меня самое интересно – люди, которые в этом месте живут и работают. Если он в этом месте сделал сам вино, то я с удовольствием этого вина попробую. Если он в этом месте нарисовал картину, я эту картину посмотрю. В Ялте я был совсем недавно – на открытии театра, в котором мы вскоре будем играть свои спектакли. Гуляя вдоль моря, я набрал камешки, очень красивые. Привез их домой и положил в стеклянную колбу. Надеюсь, что во время гастролей найду время еще какие-нибудь камешки пособирать.
